alegribov

Спектакль ?Да здравствует война!!!?: четыре танкиста и собака кусают всех подряд

Точнее, не Тузик, а Шарик: так звали пса из популярного в Польше и СССР сериала ?Четыре танкиста и собака?, героев которого выводят на сцену Демирский и Стшемпка. Точнее, не героев, а артистов, которые играют в плохой театр. Точнее, не в театр, а в историю, инсценированную для потомков так же неряшливо и картонно. Поэтому на сцене царит тотальный хаос. Точнее, полный бардак.

Сюжет превращен в свалку эпизодов. Время и место действия ? в такую же свалку контекстов: в обшарпанных декорациях спектакля ?Да здравствует война!!!? разыгрываются не события Варшавского восстания 1944 г. и не пародия на военный сериал 1960-х, а катастрофа, наступившая в результате лобового столкновения двух больших мифов, которые прежде не встречались. Радостный, ?советский? героизм бравых танкистов существует в одном идеологическом и культурном пространстве, а жертвенный героизм восставших поляков ? совершенно в другом. Первый принадлежит прошедшему времени, второй мифологизирован в Польше сегодня и стал поводом для новых социальных ритуалов. Поэтому Демирский действует по принципу ?миф мифом вышибают?.

Выглядит это примерно так. Перед нами премьер-министр польского правительства в изгнании Станислав Миколайчик (в августе 44-го). Он обращается к Сталину. Он совершенно голый. Вместо Сталина его слушает русская санитарка Маруся ?Огонек?, на ней защитна гимнастерка, она с ума сведет танкиста Янека, который стоит рядом и тоже без трусов. Из угла раздается вежливое ?гав-гав?. Это Шарик, пожилой офицер НКВД, единственный в спектакле персонаж, который в любых ситуациях остается собой, собакой. В отличие от танкистов или премьер-министров, которые могут через минуту оказаться кем угодно: понятие роли у Демирского так же неустойчиво, специально разболтано, как и все остальное.

Его персонажи ругаются, пьют, стреляют, соревнуются в том, кто лучше умеет сыграть героическую гибель, и громоздят пародию на пародию. Достается не только социальным ритуалам и мифам, но и тем способам их анализа, которые практикует передовой польский театр (милое дело, например, походя пнуть масштабную ?(А)поллонию? Кшиштофа Варликовского, которую привозили в Москву весной). Демирский кусает всех.

К финалу этого анархического действа ситуация на сцене напоминает поговорку ?вся Москва разрушена, осталось только Тушино?, но, когда персонажи замахиваются на последнюю ?святыню? ? минуту молчания по жертвам Варшавского восстания, ? не выдерживает уже пес-энкавэдэшник Шарик: хватает пистолет и приказывает стоять всем смирно и молчать. Тут-то Демирский и включает собственный пафос, состоящий в том, что каждый должен молчать о своем. ?Пусть моя минута молчания будет против?. Непристоен коллективный ритуал, но если личный, осмысленный ? то Демирский не возражает.


www.vedomosti.ru/lifestyle/news/1441122/vojna_i_mat_ee_rodna